По данным ЮНЭЙДС, регион Восточной Европы и Центральной Азии остается единственным в мире, где продолжается рост смертности вследствие СПИДа. Недавние исследования подтверждают, что люди часто избегают обращаться к врачу из-за страха осуждения и дискриминаци в связи с диагнозом или образом жизни. Чтобы защитить здоровье каждого – нужно защитить право каждого на здоровье. Таков лозунг 1 декабря этого года «Выбирайте правильный путь – путь прав человека». Что это означает на практике знают врачи, работающие в сфере ВИЧ-инфекции. Мы поговорили с одним из таких врачей — Светланой Попович, координатором программ ВИЧ при департаменте по координации, реализации и мониторингу проектов в области здравоохранения. Светлана начала свой путь как практикующий врач в 2003 году и сейчас стремится создать систему, свободную от стигмы и дискриминации.
Светлана, как вы попали в область ВИЧ-инфекции?
Честно говоря, в институте я очень боялась инфекционных болезней. В 90-х ВИЧ воспринимался как «чума 20 века» — что-то страшное и неизбежно смертельное. Никогда в жизни не думала о том, что моя будущая профессия, вообще, наверное, моя жизнь в дальнейшем будет связана с ВИЧ-инфекцией.
Как это случилось?
Я по специальности терапевт, и мне всегда казалось, что терапевт должен уметь лечить всё. По окончании института я устроилась в кожвендиспансер. В марте 2003 года туда перевели отделение для людей, живущих с ВИЧ из инфекционной больницы. Спустя пару месяцев главный врач попросил меня временно заменить заведующего этим отделением, так как тот уехал на курсы в Румынию, чтобы обучиться новым методам лечения ВИЧ. Я была молодой, и не смогла отказаться, хотя очень боялась.
Сколько вам тогда было лет?
23 года, я только закончила резидентуру. Заведующий, перед тем как уехать, вручил мне ключи от кабинета и дела пациентов, сказав: «Удачи, всё будет хорошо». Помню, как заперлась в кабинете и долго не решалась выйти, потому что знала о ВИЧ лишь то, что это очень страшно. Но я собралась с силами, надела перчатки, маску и пошла к больным. В первой палате была женщина с маленьким ребёнком. Я спросила, болеет ли ребёнок, и она ответила: «Да, это наша девочка Даша, она тоже родилась с ВИЧ». Эти люди были настолько милыми, и мне так захотелось помочь девочке Даше, что с тех пор я осталась в этой сфере.
Были ли у вас страхи после первого дня работы с пациентами – людьми, живущими с ВИЧ?
Все страхи исчезли почти мгновенно. Раньше я представляла, что люди, живущие с ВИЧ — это люди с ужасными симптомами и неблагополучным прошлым. Но увидев маму с ребёнком, я поняла: это такие же люди, и они нуждаются в моей помощи. В тот момент я осознала, что это просто болезнь, с которой нужно бороться. Желание помогать стало ещё сильнее, когда наш заведующий вернулся с курсов и сказал, что у этих людей появился шанс благодаря новым лекарствам. Это было настоящее чудо.
Ваша работа охватывает не только семьи с детьми. Как вы относитесь к пациентам из ключевых групп риска — людям, употребляющим наркотики, или тем, кто работает в секс-бизнесе?
Да, в начале 2000-х основная масса наших пациентов — это люди, употребляющие наркотики. Многие из них были активными на тот момент, что усложняло лечение. Схемы терапии тогда были сложнее, но я всегда верила, что каждый человек, независимо от его прошлого, заслуживает качественную медицинскую помощь. Это чувство ответственности за пациентов остаётся со мной до сих пор.
Уровень стигмы все еще остается высоким везде, включая Молдову. Что, по-вашему, не хватает, чтобы покончить с ней?
Я не могу сказать, что он остался на том уровне, как он был в 2000-м, все таки изменения происходят. Намного реже и намного меньше наши пациенты говорят о том, что им где-то отказали в помощи. Часто это связано со страхом инфицироваться, особенно у хирургов и акушеров-гинекологов. Их страх объясним, но мы постоянно напоминаем о наличии постконтактной профилактики, которая может предотвратить инфицирование. Современные схемы профилактики гораздо проще и практически не вызывают побочных эффектов. Несмотря на это, недостаток информации и понимания продолжает поддерживать высокий уровень страха и стигмы.
Что еще подпитывает стигму?
Есть устаревшие законы, которые нуждаются в пересмотре, например, закон о ВИЧ/СПИДе 2007 года. Мы хотим отменить административную ответственность за инфицирование, поскольку это должно регулироваться общей статьей о нанесении вреда, как и другие болезни. Важно отметить, что Республика Молдова, готовясь к вступлению в ЕС, уже пересмотрела многие законы в соответствии с европейскими стандартами, что способствует снижению стигмы. Например, закон о правах пациентов защищает конфиденциальность данных, включая диагнозы, что актуально не только для ВИЧ-инфекции.
Какие изменения произошли с тех пор в сфере лечения ВИЧ?
В этой области происходят такие быстрые изменения и улучшения. Мне кажется, ни в одной другой области медицины нет таких стремительных прогрессов. Сегодня 90% пациентов в Молдове начинают лечение в течение первых 7 дней после постановки диагноза. Препараты сейчас намного лучше, с минимальными побочными эффектами. Раньше всё было иначе — лекарства были сложнее, требовали строгого соблюдения режима. Сегодня мы мечтаем о доступной инъекционной терапии, которая станет очередным шагом в лечении ВИЧ.
В Молдове сегодня любой человек может получить услуги в связи с ВИЧ?
Да, сегодня независимо от того, законно ли ты находишься на территории страны или нет, чеолоевк может получить лечение. Сейчас это особенно актуально в контексте беженцев — многие из них не знают, что могут получить помощь бесплатно. Но не все об этом знают. Многие люди, живущие с ВИЧ, что всё, связанное с ВИЧ — диагностика, лечение, медицинское наблюдение — полностью бесплатно, независимо от наличия страховки. Каждый человек, который подозревает у себя ВИЧ, может получить тестирование — будь то покупка теста или его бесплатное предоставление. Чем быстрее человек узнает о своём статусе, тем быстрее он начнёт лечение, и это его право — получить медицинские услуги как можно проще и доступнее.
А что вам лично даёт силы и интерес продолжать работу в этой сфере?
Силы мне даёт обратная связь от пациентов. Я помню, как в 2003 году пациенты спрашивали, сколько им осталось жить, и мы не могли дать точного ответа. Потом, когда появилась терапия, мы говорили: 5–6–7 лет. А теперь мы вместе с этими пациентами стареем.
Меня находят в инстаграме и пишут: «Светлана Константиновна, вы помните меня? Я вышла замуж, у меня здоровый ребенок» — это, наверное, помогает продолжать работать в этой области и делать как можно больше нового и лучшего, чтобы все-таки эти люди были счастливы.
Текст: UNAIDS ЕЕСА
Фото: Руслан Шолкан